|
|
 |
|
|
 |
| Воскресный день » Авторская колонка » |
Девятнадцатого июля родился выдающийся французский живописец, один из блестящих представителей импрессионизма Эдгар Дега (19.7.1834–27.9.1917) |
| 19.07.2012 |
 | | Эдгар Дега. Фотопортрет |
Джордж Мур. Воспоминания о Дега* Еще при жизни Эдгара Дега вокруг имени его стали складываться легенды, и самой распространенной оказалась о том, что он старый грубиян, который ненавидит людей и держит свою мастерскую на замке… В 1876 году я познакомился с ним в «Новых Афинах» и… удивлялся, отчего это о нем говорят, словно бы в ужасе, ибо мне он казался настоящим французским джентльменом… Он был любезен со всеми, кто его знал… и приглашал всех, кто интересовался его живописью, в свою студию… Он не раз говорил, что прервет всякие отношения с тем, кто позволит себе написать о нем в газетах. «Пусть художник, — повторял он, — живет в уединении; личная его жизнь никому не должна быть известна». <…> Майским утром я постучался в двери его студии. Она всегда заперта, но когда подергают ручку, откуда-то донесется голос хозяина; если гость желанный, шнурок, протянутый из студии к двери, отодвинет засов, и гость сможет взобраться, спотыкаясь, по темной винтовой лестнице в мастерскую. Он не найдет там ни турецких ковров, ни японских ширм или экранов, никаких примет, по которым узнают ателье модного живописца. Тяжелые колеса литографских станков… скорее напомнят мастерскую печатника. В полутьме и вечной пыли чудовищными баррикадами громоздятся огромные полотна, написанные им в юности. Поток дневного света — лишь в дальнем углу, где работает художник… В это майское утро Дега… позволил гостю лишь мельком взглянуть на неоконченную работу и тут же повлек его за собой. Войдя в столовую, я заметил выцветший рисунок красным мелом, стоящий на буфете, и наклонился над ним. «А, посмотрите получше, — сказал Дега, — я купил его на днях. Это рисунок женской руки, сделанный Энгром; взгляните на ногти, как они прорисованы; вот что значит гений! Руку человека он видит такой прекрасной, такой удивительной и такой необыкновенно сложной для выражения, что он мог бы уединиться на долгие годы, довольствуясь только вырисовыванием ногтей!..» Вся жизнь его души заключена в словах, сказанных гостю перед поблекшим энгровским рисунком. Ибо ни одному человеку, кроме Дега, не удавалось найти такого соответствия его деяний и его взглядов. Он оберегал свое одиночество для того, чтобы вновь и вновь, в сотнях вариантов изображать те явления жизни, для которых он отыскал некогда художественную формулу. Мопассан в предисловии к письмам Флобера Жорж Санд писал: «Гюстав Флобер любил писать до такой степени, что в душе его, переполненной этой любовью, уже не оставалось места для честолюбия…» Если мы заменим «писать» на «рисовать», сказанное может быть с успехом отнесено к Дега. <…> Очевидно, менее всего он желает, чтобы картины его продавались по баснословным ценам; ему достаточно спокойного уголка в какой-нибудь галерее, куда лишь избранные будут приходить и учиться возле его полотен… Он хочет одного — чтобы глаза позволили ему работать по десять часов в сутки… ради покоя он последовательно отказывался от выставок в Салоне… Дега был учеником Энгра и считает его самой яркой звездой на небосводе французского искусства. И правда, среди других учеников Дега был единственным, в ком отразился, хотя и туманно, неповторимый гений великого мастера. Семирамида, строящая Вавилон и Спартанские девушки, вызывающие на состязание юношей странно являют нам черты энгровского гения, соединенные с иной красотой, еще полускрытой, но готовой расцвесть… В основе своей его рисование так же классично, как у Энгра, но, оставив холмы Эллады для подмостков парижской Оперы и взяв в проводники любопытство, он создал искусство познавательное, соотносимое с гонкуровским и могущее соперничать подчас с любой страницей Бальзака. С изумительным чутьем он следует за каждым изгибом, каждой характерной неправильностью, вычерчивая на полотне самую душу своей модели. <…> Чтобы наиболее убедительно передать все признаки, коими раса, наследственность и образ жизни наделили его модель, Дега делает бесчисленные зарисовки с нее, чем и руководствуется, никогда не прибегая к натуре во время работы над картиной. И так же, как он ищет новые сюжеты, он ищет новые методы их воплощения в оригинальной и невиданной до того манере. Одно время он полностью отказался от масляной живописи и работал исключительно пастелью или темперой… Только посвященный оценит сверхчеловеческое усилие, потребное для того, чтобы тему, никем до сих пор не воплощенную, внести в священные пределы храма искусств. Бодлер был единственным поэтом, совершившим этот подвиг, Дега — единственным художником. Казалось, нет ничего менее возможного, чем сделать балерину сюжетом художественного произведения, но Дега сделал это. Он написал стольких танцовщиц и так часто варьировал их, что трудно остановиться на какой-нибудь работе среди многих. Но есть одна картина, которая возникает в моей памяти, — может быть, лучшая. Она изображает двух девушек, занимающихся у станка; одна наклонилась вперед, подняв ногу в очень неудобном положении, спина ее изогнута, и как восхитительно нарисован этот изгиб! Другая видна в профиль, левая ее нога лежит на станке; поза этой танцовщицы не столь трудна и не лишена изящества. Композиция картины крайне неакадемична — фигуры расположены в верхней части холста, а огромное пространство пустого пола уравновешено кувшином. Это, вероятно, одна из ранних работ («Танцовщицы у перекладины» (Балетный класс), ок; 1876–1877). Было естественно начать с отдыхающих танцовщиц. Стремительные прыжки балерин — прима выпорхнула вперед, на рампу, ее худые руки подняты, яркие огни рисуют выразительные очертания лица и шеи — могли быть написаны гораздо позже (пастель Звезда балета («Танцовщица на сцене»), ок. 1878). Философию этого искусства выразил сам Дега: «Танцовщица — только предлог для рисунка». Танцовщица улетает за край холста — фигура ее срезана рамой, передний план пересекает вытянутая нога; прима поднимается на пальцы, влекомая партнерами, или вот — она опустилась на одно колено, свет озаряет ее грудь, руки откинуты назад и в этот миг занавес падает! Так он писал балет, но точно так же изображал он скачки. Скаковая лошадь проходит белый столб, который разрезает надвое силуэт ее головы (Джентльмены на скачках перед стартом, Скаковой круг) <…> После танцовщиц появляются прачки. Одно дело написать прачек в декоративных полутенях, как сделал бы Тенирс, и другое — изобразить их резко выделенными на темном фоне, зевающими над гладильной доской (Гладильщицы, ок. 1884)… А женщина, в чьих руках возникают модные изделия, не порождение ли моды она сама, сформованная властным усилием железных ее лап? Взгляните на эту толстуху, она выбирает шляпу перед зеркалом, окруженная мастерицами (пастель «Примерка шляпки перед зеркалом», ок. 1883). Их скудная жизнь схвачена и выражена в одном движении. Это годы, потраченные на услужение богатым заказчицам, это вся жизнь модного ателье, и она — перед вами. Дега говорит: «Художники слишком торопятся; вы найдете все, что вам нужно, в том, мимо чего они проходят». Но, может быть, наиболее поразительными среди новаций Дега были его «обнаженные». Тема эта давно уже недоступна художникам; самые простодушные из них теперь знают, что пресловутая нимфа, являющая свои прелести на берегу ручья, стала невыносимой… Со времен Гейнсборо и Энгра никому еще не удавалось вдохнуть жизнь в эту избитую тему. Однако в средние века красноречие нередко находило опору в цинизме, и Дега воспользовался им, чтобы дать обнаженной натуре новую жизнь в искусстве. На холсте — вероятно, самом примечательном в этой сюите — три женщины, немолодые и некрасивые, изуродованные тяжким трудом. Одна полощется в жестяной ванне, другая натягивает грубую сорочку на свои бесформенные плечи, и как волнует наше сердце трогательное безобразие этого бедного существа!.. Дега показывает своим гостям трех массивных крестьянок («Крестьянки, купающиеся вморе на закате», ок. 1875), окунающихся в реку; они — не купальщицы, они просто хотят вымыться или освежить свои разгоряченные тела, и одна тянет за собой в воду собаку. «До сих пор,— говорит Дега, — обнаженная натура всегда изображалась в позах, предполагающих зрителя, но эти мои женщины — простой, честный народ, им неведомы иные интересы, помимо тех, что связаны с их физическим состоянием. А вот еще одна, взгляните, она моет ноги. Словно подсматриваешь в замочную скважину…» Вершина и глубина дарования Дега предстает перед нами в картине «Репетиция балета на сцене» из коллекции мсье Фора («Экзамен танца») или, еще ярче, в работе с тем же названием из собрания мсье Бланша («Репетиция танца», ок. 1877). В последней винтовая лестница спускается в зал, отсекая две трети картины. В небольшом пространстве слева видны танцовщицы, спускающиеся в свои уборные, их ноги и только ноги видны сквозь точеные перила. Справа балерины движутся, балансируя, одна за другой, вытянув вперед худые руки… Безвкусные дешевые кружевные занавески пропускают в зал скудный и пыльный свет дня, приглушивший жесткую белизну юбок и яркость трико. Это один из зауряднейших дней танцкласса, и в нем — весь закулисный театр, вся подлинность его ненастоящей, условной жизни… <…> Последнее, что я узнал о нем, дошло до меня через г-на Лафона… он спрашивал, где отыскать мою статью о Дега. Я послал ему «Впечатления и взгляды», последовал обмен письмами, и в его письме я прочел следующую фразу: «Дега живет один, он почти ослеп, ни с кем не видится и абсолютно ничем не занят». Письмо выпало у меня из рук, я подумал о старости гения — он знает, что картины его ценятся теперь высоко, но ему все равно, он не может даже увидеть их и сидит, предаваясь воспоминаниям, уставший от жизни. * Мур, Джордж (род. 1854) — английский живописец и художественный критик. В 1888 г. в своей книге «Признания одного молодого человека» (G. Mооrе, Confessions of a young man, London, 1888) уделил много места Мане и Дега. Последний принял это благожелательно. Однако, когда в 1890 г. в статье «Дега — живописец современности» («Degas: The Painter of Modem Life». — «The Magazine of Art», september 1890), включенной затем в книгу «Впечатления и взгляды» («Impressions and Opinions», 1891), Мур неосторожно упомянул о разорении брата Дега Ашиля, художник порвал с ним. После смерти художника Мур вновь опубликовал ее с небольшим предисловием под названием «Воспоминания о Дега» («Memories of Degas».— «The Burlington Magazine», 1918). Книги, посвященные жизни и творчеству Эдгара Дега: |
|
| « назад |
|
|
 |
|
|
|
|
|
|
